Погруженный в скорбь немую и усталый, в ночь глухую, Раз, когда поник в дремоте я над книгой одного Из забытых миром знаний, книгой полной обаяний, — Стук донесся, стук нежданный в двери дома моего: «Это путник постучался в двери дома моего, Только путник — больше ничего». В декабре — я помню — было это полночью унылой. В очаге под пеплом угли разгорались иногда. Груды книг не утоляли ни на миг моей печали — Об утраченной Леноре, той, чье имя навсегда — В сонме ангелов — Ленора, той, чье имя навсегда В этом мире стерлось — без следа. От дыханья ночи бурной занавески шелк пурпурный Шелестел, и непонятный страх рождался от всего. Думал, сердце успокою, все еще твердил порою: «Это гость стучится робко в двери дома моего, Запоздалый гость стучится в двери дома моего, Только гость — и больше ничего!» И когда преодолело сердце страх, я молвил смело: «Вы простите мне, обидеть не хотел я никого; Я на миг уснул тревожно: слишком тихо, осторожно, — Слишком тихо вы стучались в двери дома моего…» И открыл тогда я настежь двери дома моего — Мрак ночной, — и больше ничего. Все, что дух мой волновало, все, что снилось и смущало, До сих пор не посещало в этом мире никого. И ни голоса, ни знака — из таинственного мрака… Вдруг «Ленора!» прозвучало близ жилища моего… Сам шепнул я это имя, и проснулось от него Только эхо — больше ничего. Но душа моя горела, притворил я дверь несмело. Стук опять раздался громче; я подумал: «Ничего, Это стук в окне случайный, никакой здесь нету тайны: Посмотрю и успокою трепет сердца моего, Успокою на мгновенье трепет сердца моего. Это ветер, — больше ничего». Я открыл окно, и странный гость полночный, гость нежданный, Ворон царственный влетает; я привета от него Не дождался. Но отважно, — как хозяин, гордо, важно Полетел он прямо к двери, к двери дома моего, И вспорхнул на бюст Паллады, сел так тихо на него, Тихо сел, — и больше ничего. Как ни грустно, как ни больно, — улыбнулся я невольно И сказал: «Твое коварство победим мы без труда, Но тебя, мой гость зловещий, Ворон древний. Ворон вещий, К нам с пределов вечной Ночи прилетающий сюда, Как зовут в стране, откуда прилетаешь ты сюда?» И ответил Ворон: «Никогда». Говорит так ясно птица, не могу я надивиться. Но казалось, что надежда ей навек была чужда. Тот не жди себе отрады, в чьем дому на бюст Паллады Сядет Ворон над дверями; от несчастья никуда, — Тот, кто Ворона увидел, — не спасется никуда, Ворона, чье имя: «Никогда». Говорил он это слово так печально, так сурово, Что, казалось, в нем всю душу изливал; и вот, когда Недвижим на изваяньи он сидел в немом молчаньи, Я шепнул: «Как счастье, дружба улетели навсегда, Улетит и эта птица завтра утром навсегда». И ответил Ворон: «Никогда». И сказал я, вздрогнув снова: «Верно молвить это слово Научил его хозяин в дни тяжелые, когда Он преследуем был Роком, и в несчастье одиноком, Вместо песни лебединой, в эти долгие года Для него был стон единый в эти грустные года — Никогда, — уж больше никогда!» Так я думал и невольно улыбнулся, как ни больно. Повернул тихонько кресло к бюсту бледному, туда, Где был Ворон, погрузился в бархат кресел и забылся… «Страшный Ворон, мой ужасный гость, — подумал я тогда — Страшный, древний Ворон, горе возвещающий всегда, Что же значит крик твой: «Никогда»? Угадать стараюсь тщетно; смотрит Ворон безответно. Свой горящий взор мне в сердце заронил он навсегда. И в раздумьи над загадкой, я поник в дремоте сладкой Головой на бархат, лампой озаренный. Никогда На лиловый бархат кресел, как в счастливые года, Ей уж не склоняться — никогда! И казалось мне: струило дым незримое кадило, Прилетели Серафимы, шелестели иногда Их шаги, как дуновенье: «Это Бог мне шлет забвенье! Пей же сладкое забвенье, пей, чтоб в сердце навсегда Об утраченной Леноре стерлась память — навсегда!.. И сказал мне Ворон: «Никогда». «Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий, Злой ли Дух тебя из Ночи, или вихрь занес сюда Из пустыни мертвой, вечной, безнадежной, бесконечной, — Будет ли, молю, скажи мне, будет ли хоть там, куда Снизойдем мы после смерти, — сердцу отдых навсегда?» И ответил Ворон: «Никогда». «Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий, Заклинаю небом. Богом, отвечай, в тот день, когда Я Эдем увижу дальней, обниму ль душой печальной Душу светлую Леноры, той, чье имя навсегда В сонме ангелов — Ленора, лучезарной навсегда?» И ответил Ворон: «Никогда». «Прочь! — воскликнул я, вставая, демон ты иль птица злая. Прочь! — вернись в пределы Ночи, чтобы больше никогда Ни одно из перьев черных, не напомнило позорных, Лживых слов твоих! Оставь же бюст Паллады навсегда, Из души моей твой образ я исторгну навсегда!» И ответил Ворон: «Никогда». И сидит, сидит с тех пор он там, над дверью черный Ворон, С бюста бледного Паллады не исчезнет никуда. У него такие очи, как у Злого Духа ночи, Сном объятого; и лампа тень бросает. Навсегда К этой тени черной птицы пригвожденный навсегда, — Не воспрянет дух мой — никогда!