Он спал, рыбак. В окне уже светало. А он всё дрых. Багровая рука с лежанки на пол, как весло, свисала, от якорей наколотых тяжка. Русалки, корабли, морские боги качались на груди, как на волнах. Торчали в потолок босые ноги. Светилось «Мы устали» на ступнях. Рыбак мычал в тяжелом сне мужицком, и, вздрагивая зябнуще со сна, вздымалось и дышало «Смерть фашистам!» у левого, в пупырышках, соска. Ну а в окне заря росла, росла, и бубенцами звякала скотина, и за плечо жена его трясла: «Вставай ты, черт..,. Очухайся — путина!» И, натянув рубаху и штаны, мотая головой, бока почесывая, глаза повинно пряча от жены, вставал похмельный муромец печорский. Так за плечо трясла его жена, оставив штопать паруса и сети: «Вставай ты, черт… Очухайся — война», когда-то в сорок первом на рассвете. И, принимая от неё рассол, глаза он прятал точно так, повинно… Но встал, пришел в сознанье, и пошёл, и так дошёл до города Берлина…