Что имелось в эту ночь? Кое-что существенное. Был поселок Нельмин Нос, и была общественность. Был наш стол уже хорош. Был большой галдеж. Был у пас консервный нож и консервы тож. Был и спирт, как таковой, наш товарищ путевой с выразительным эпитетом и кратким: «Питьевой». Но попался мне сосед до того скулёжный, на себя, на белый свет,— просто невозможный. Он всю ночь крутил мне пуговицу. Он вселял мне в душу путаницу: «Понимаешь, бляха-муха — невезение в крови. У меня такая мука — хоть коровою реви. Всё нескладно, всё неловко. В жизни форменный затор. Я мотор купил на лодку — в реку плюхнулся мотор. Надо мной смеются дети. От меня страдает план. Я в Печору ставлю сети — их уносит в океан. Бляха-муха, чуть не плачу от себя, как от стыда. Я в снегу капканы прячу — попадаю сам туда. Может, я не вышел рылом, может, просто обормот? Но ни карта, и ни рыба, и ни баба не идёт…» Ну и странный сосед — наказанье божье! И немного ему лет — тридцать пять, не больше. И лицом не урод, да и рост могучий — что же он рубаху рвёт на груди мохнучей? Что же может его грызть? Что шумит свирепственно: «Бляха-муха, эта жисть неусовершенствована!» А наутро вышел я на берег Печоры, где галдела ребятня, фыркали моторы. А в ушанке набочок, в залоснённой стеганке вновь тот самый рыбачок, трезвенький, как стеклышко. Между лодками летал, всех собой уматывал, парус наскоро латал, шебаршил, командовал. Бочки, ящики грузил, взмокший, будто в бане. Бабам весело грозил вострыми зубами. «Пошевеливай, народ! — он кричал и ухал. — Ведь не кто-нибудь нас ждет — сёмга, бляха-муха!» Было всё его — река, паруса, Россия. И кого-то у мыска «Кто это?» — спросил я. И с завидинкою, так был ответ мне выдан: «Это ж лучший наш рыбак, развезучий, идол!» К рыбаку я подошёл, на него злючий: «Что же ты вчера мне плёл будто невезучий?» Он рукой потёр висок: «Врал я не напрасно. Мне действительно везёт — это и опасно. И бывает в захмеленье начинаю этак врать, чтоб о жизни разуменья от везенья не терять». Замолчал. Губами чмокал, сети связывая, и хитрили губы, что-то не досказывая. Звали в путь его ветра, сёмга-розовуха: «Ладно, парень. Мне пора. Так-то, бляха-муха!»