Стог сена я ищу в иголке, а не иголку в стоге сена. Ищу ягнёнка в сером волке и бунтаря внутри полена. Но волк есть волк необратимо. Волк — не из будущих баранов. И нос бунтарский Буратино не прорастает из чурбанов. Как в затянувшемся запое, я верю где-нибудь у свалки, что на заплёванном заборе однажды вырастут фиалки. Но расцветёт забор едва ли, прогнив насквозь, дойдя до точки, когда на всём, что заплевали, опять плевочки — не цветочки. А мне вросли фиалки в кожу, и я не вырву их, не срежу. Чем крепче вмазывают в рожу, тем глубже всё, о чём я брежу. Ворота рая слишком узки для богача и лизоблюда, а я пройду в игольном ушке, взобравшись на спину верблюда. И, о друзьях тоскуя новых, себе, как будто побратима, из чьих-то лбов, таких дубовых, я вырубаю Буратино. Среди всемирных перепалок я волоку любимой ворох взошедших сквозь плевки фиалок на всех заплёванных заборах. И волк целуется как пьяный со мной на Бронной — у «стекляшки». и чей нахальный нос незваный уже торчит из деревяшки?!