И меркурий плыл над нами — иностранная звезда… М.Светлов На архангельском причале иностранные суда, иностранные печали, иностранная судьба. И чернявый, как грачонок, белой ночью до утра плачешь ты, матрос-гречонок, возле статуи Петра. И совсем не иностранно в пыльном сквере городском ты размазываешь странно слёзы грязным кулаком. Может быть, обидел шкипер? Может, помер кто в семье? Может, водки лишку выпил? Может, просто не в себе? Что с тобою приключилось? Что с тобой случилось, грек? А с тобою то случилось, что ты тоже человек. И ещё тошнее, если, не поняв твоей тоски, кто-то спрашивает — есть ли безразмерные носки. И глядишь ты горько-горько, пониманья не ища, на сующего пятерку прыщеватого хлыща. Но идёт, хвативший малость, седобров и меднолиц, словно грек, печалью маясь, с русской шхуны моторист. Моторист садится рядом: «Выпьем, что ли, корешок!» — и ручищею корявой молча лезет в кожушок. Углублённо, деловито из кармана достаёт переводчицу — пол-литру, о скамейку воблой бьёт. И сидят, и пьют в молчанье, и глядят, обнявшись, вдаль вместе с греческой печалью наша русская печаль…