Не всякая всходит идея, асфальт пробивает не всякое семя. Кулаком по земному шару Архимед колотил, как всевышний. «Дайте мне точку опоры, и я переверну всю землю!», — но не дали этой точки: «Кабы чего не вышло…» «Кабы чего не вышло…» — в колёса вставляли палки первому паровозу — лишь бы столкнуть с пути, и в скальпель хирурга вцеплялись всех коновалов пальцы, когда он впервые разрезал сердце — чтобы спасти. «Кабы чего не вышло…» — сыто и мордовито ворчали на аэропланы, на электрический свет. «Кабы чего не вышло…» — и «Мастера и Маргариту» мы прочитали с вами позднее на двадцать лет. Прощание с бормотухой для алкоголика — горе. Прыгать в рассольник придётся солёному огурцу. Но есть алкоголики трусости — особая категория. «Кабычегоневышлисты» — по образному словцу. Их руки дрожат, как от пьянства, их ноги нетрезво подкашиваются, когда им дают на подпись поэмы и чертежи, и даже графины с водою побулькивают по-алкашески у алкоголиков трусости, у бормотушников лжи. И по проводам телефонным ползёт от уха до уха, как будто по сладким шлангам, словесная бормотуха. Вместо забот о хлебе, о мясе, о чугуне слышится липкий лепет: «Кабы… чего… не …» На проводе Пётр Сомневалыч. Его бы сдать в общепит! Гражданским самоваром он весь от сомнений кипит. Лоб медный вконец распаялся. Прёт кипяток сквозь швы. Но всё до смешного ясно: «Кабы… чего… не вы…» Выставить бы Филонова так, чтобы ахнул Париж, но — как запах палёного: «Кабы… чего… не выш…» Пока доказуются истины, рушатся в никуда кабычегоневышлистами высасываемые года… Кабычегоневышлизмом, как засухой, столько выжгло. Под запоздалый дождичек стыд подставлять решето. Есть люди, всю жизнь положившие, чтобы хоть что-нибудь вышло, и трутни, чей труд единственный — чтобы не вышло ничто. Взгляд на входящих нацелен, словно двуствольная «тулка», как будто любой проситель — это тамбовский волк. Сейф, где людские судьбы, — волокитовая шкатулка, которая впрямь по-волчьи стальными зубами: «Щёлк!» В доспехах из резолюций рыцари долгого ящика, где даже носатая Несси и та не наткнётся на дно, не лучше жуков колорадских и морового ящура хлеба и коров пожирали с пахарями заодно. И овдовела землица, лишённая ласки сеющего, затосковала гречиха, клевер уныло полёг, и подсекала под корень измученный колос лысенковщина, и квакать учились курицы, чтоб не попасть под налог. В лопающемся френче Кабычегоневышлистенко сограждан своих охраняя от якобы вредных затей, видел во всей кибернетике лишь мракобесье и мистику и отнимал компьютеры у будущих наших детей. И, отвергая всё новое, откладыватели, непущатели: «Это беспрецедентно!» — грозно махали печатями, забыв, что с ветхим ружьишком, во вшах, разута, раздета Октябрьская революция тоже беспрецедентна! Навеки беспрецедентны Ленин и Маяковский. Беспрецедентен Гагарин, обнявший весь шар земной. Беспрецедентен по смелости ядерный мораторий — матросовский подвиг мира, свершённый нашей страной. Я приветствую время, когда по законам баллистики из кресел летят вверх тормашками — «кабычегоневышлистики». Великая Родина наша, из кабинетов их выставь, дай им проветриться малость на нашем просторе большом. Когда карандаш-вычёркиватель у кабычегоневышлистов, есть пропасть меж красным знаменем и красным карандашом. На знамени Серп и Молот страна не случайно вышила, а вовсе не чьё-то трусливое: «Кабы чего не вышло…»!