Апрель сосульки отливает, вычеканивает, И воздух щёлкающий так поголубел, А у меня гаражный сторож выцыганивает На опохмель. И бульканье ручья под ледяною корочкой, В которую окурок чей-то врос, И ель апрельская со снежною оборочкой, Попавшая за шиворот шолочкой, И хор грачей своей чумной скороговорочкой – Всё задаёт вопрос, В котором все вопросы вдруг сошлись: На что уходит жизнь? Действительно, на что? На что она уходит? Ответь мне сторож гаража… Да ты глухой, дед? А может быть, не более ты глух, Чем воспитавшие симфониями слух? Мы часто глухи к дальним. Глухи к ближним, Особенно когда из них всё выжмем. С друзьями говорим, но их не слышим, Свои слова считая самым высшим. Пока она жива, к любимой глухи – Услышим лишь предсмертный хрип старухи. Мы совесть сделали нарочно глуховатой. Мы совести забили уши ватой – Так легче ей прослыть не виноватой. А сколько времени ушло когда-то в прошлом На забивание ушей себе и прочим! Смерть вырвет вату, но ушей не будет. Не слышат черепа. Их бог рассудит. Ты в бывшем ухе, червь, не копошись! На что уходит жизнь?! Мир в гонке роковой вооружений, Так глух он к булькотне земных брожений, К ручьям в апрельской гонке бездорожности В их кажущейся детскости, ненужности. Не умирай, природа, продержись! На что уходит жизнь? Нас оглушили войн проклятых взрывы. Не будем глухи к мёртвым, к тем, кто живы. Страститесь, раны! Кровь, под кожу брызнь! На что уходит жизнь? Уходит жизнь на славу нашу ложную. В бесславье слава вырастет потом. Уходит жизнь на что-то внешне сложное, Что вдруг окажется простейшим воровством. Уходит жизнь на что-то внешне скромное, Но скромных трусов надо бы под суд! На мелочи, казалось бы, бескровные. Но мелочи кровавы. Кровь сосут. Мы станем все когда-нибудь бестелостью, Но как нам душу упасти суметь? Уж если умирать – мне знать хотелось бы: На что уходит смерть?