Я так завидовал всегда всем тем, кто пишет непонятно и чьи стихи, как полупятна из полудыма-полульда. Я формалистов обожал, глаза восторженно таращил, а сам трусливо избежал абракадабр и тарабарщин. Я лез из кожи вон в борьбе со здравым смыслом, как воитель, но сумасшедшинки в себе я с тайным ужасом не видел. Мне было стыдно. Я с трудом над сумасшедшинкою бился. Единственно, чего добился, — вся жизнь — как сумасшедший дом. И я себя, как пыткой, мучил — ну в чём же я недоборщил и ничего не отчубучил такого, словно: «дыр… бул… щир…»? О, непонятные поэты! Единственнейшие предметы белейшей зависти моей… Я — из понятнейших червей. Ничья узда вам не страшна, вас в мысль никто не засупонил, и чье-то: «Ничего не понял…» — вам слаще мирра и вина. Творцы блаженных непонятиц, поверх сегодняшних минут живите, верой наполняясь, что вас когда-нибудь поймут. Счастливцы! Страшно, между тем, быть понятым, но так превратно, всю жизнь писать совсем понятно, уйдя непонятым совсем…