Б. Ахмадулиной Обидели. Беспомощно мне, стыдно. Растерянность в душе моей, не злость. Обидели усмешливо и сыто. Задели за живое. Удалось. Хочу на воздух! Гардеробщик сонный дает пальто, собрания браня. Ко мне подходит та, с которой в ссоре. Как много мы не виделись — три дня! Молчит. Притих внимательно и нервно в руках платочек белый кружевной. В ее глазах заботливо и верно… Мне хочется назвать ее женой. Такси, и снег в лицо, и лепет милый; «Люблю — как благодарна я судьбе. Смотри — я туфли новые купила. Ты не заметил? Нравятся тебе? Куда мы едем?» «Мой товарищ болен…» «Как скажешь, дорогой… Ах, снег какой! Не верю даже — я опять с тобою. Небритый ты — щекочешься щекой…» В пути мы покупаем апельсины, шампанского. По лестнице идем. Друг открывает дверь, больной и сильный» «Ух, молодцы какие, что вдвоем…» Шампанское? А я уж лучше водки. Оно полезней…» Он на нас глядит, глядит, и знаю — думает о Волге, которая зовет его, гудит. Мне говорит: «Хандрить ты разучайся. Жизнь трудная — она еще не вся…» И тихо-тихо: «Вы не разлучайтесь. Смотрите мне, ребята,— вам нельзя». Уходим вскоре. Вот и покутили! Февральских скверов белые кусты тревожно смотрят. Нет у нас квартиры. Мы расстаемся. Горько плачешь ты. Не сплю. Ко мне летят сквозь снег обильный последние трамвайные звонки. Вокруг садятся разные обиды, как злые терпеливые зверьки. Но чувствую дыхание участья. Твое лицо плывет из темноты, и дальний голос: «Вы не разлучайтесь…», товарища черты, и снова ты…