Плачу по квартире коммунальной, будто бы по бабке повивальной слабо позолоченного детства, золотого всё-таки соседства. В нашенской квартире коммунальной, деревянной и полуподвальной, под плакатом Осоавиахима общий счётчик слёз висел незримо. В нашенской квартире коммунальной кухонька была исповедальней, и оркестром всех кастрюлек сводным, и судом, воистину народным. Если говорила кухня: «Лярва», — «Стерва» — означало популярно. Если говорила кухня: «Рыло», означало — так оно и было. В три ноздри три чайника фырчали, трёх семейств соединив печали, и не допускала ссоры грязной армия калош с подкладкой красной. Стирка сразу шла на три корыта. Лучшее в башку мне было вбито каплями с чужих кальсон, висящих на верёвках в белых мокрых чащах. Наволочки, будто бы подружки, не скрывали тайн любой подушки, и тельняшка слов стеснялась крепких с вдовьей кофтой рядом на прищепках. Если дома пела моя мама, замирали в кухне мясорубки. О чужом несчастье телеграмма прожигала всем соседям руки. В телефон, владевший коридором, все секреты мы орали ором и не знали фразы церемонной: «Это разговор не телефонный». Нас не унижала коммунальность ни в жратве, ни в храпе, ни в одёже. Деньги как-то проще занимались, ибо коммунальны были тоже. Что-то нам шептал по-человечьи коммунальный кран водопровода, и воспринималось как-то легче горе коммунальное народа. А когда пришла Победа в мае, ко всеобщей радости и плачу, — все пластинки, заглушив трамваи, коммунально взвыли «Кукарачу». Взмыли в небо каски и береты. За столами места всем хватило. Вся страна сдвигала табуреты, будто коммунальная квартира. Плачу по квартире коммунальной, многодетной и многострадальной, где ушанки в дверь вносили вьюгу, прижимаясь на гвоздях друг к другу. Неужели я сбесился с жиру, вспомнив коммунальную квартиру? Не бесились мы, когда в ней жили не на жире, а на комбижире. Бешенство — оно пришло позднее. Стали мы отдельней, стали злее. Разделило, словно разжиренье, бешенство хватанья, расширенья. Были беды, а сегодня бедки, а ведь хнычем в каждом разговоре. Маленькие личные победки победили нас и раскололи. В двери вбили мы глазки дверные, но не разглядеть в гляделки эти, кто соседи наши по России, кто соседи наши по планете. Я хочу, чтоб всем всего хватило — лишь бы мы душой не оскудели. Дайте всем отдельные квартиры — лишь бы души не были отдельны! Со звериной болью поминальной плачу по квартире коммунальной, по её доверчиво рисковой двери бесцепочной, безглазковой. И когда пенсионер в подпитье заведёт случайно «Кукарачу», плачу я по общей победе, плачу я по общему плачу.