Когда окончится работа, бледна от душной суеты, с лицом усталого ребенка из магазина выйдешь ты. Веселья горькое лекарство спасать не может без конца. Дневное нервное лукавство бессильно схлынуло с лица. Вокруг весна и воскресенье, дома в огнях и голосах, а галстуки на карусели все кружатся в твоих глазах. И в туфельках на микропоре сквозь уличную молодежь идешь ты мимо «Метрополя», отдельно, замкнуто идешь. И чемоданчик твой овальный (замок раскроется вот-вот!), такой застенчиво-печальный, качаясь, улицей плывет. И будет пригородный поезд, и на коленях толстый том, и приставаний чьих-то пошлость, и наконец-то будет дом. Но в тихой маленькой Перловке соседки шумные опять, и просьбы, просьбы о перлоне, который надо им достать. Заснешь, и лягут полутени на стены, на пол, на белье. А завтра будет понедельник. Он — воскресение твое. Цветы поставишь на клеёнку, и свежесть дом заполонит, и улыбнешься ты кленёнку, который за окном стоит. Ударит ветер теплых булок, забьют крылами петухи, жесть загремит, и прыгать будут в пыли мальчишек пятаки. И в смеси зелени и света, и в добрых стуках топора, во всем — щемящие приметы того, что не было вчера.