Вихрастый, с носом чуть картошкой,- ему в деревне бы с гармошкой, а он — в футбол, а он — в хоккей. Когда с обманным поворотом он шёл к динамовским воротам, аж перекусывал с проглотом свою «казбечину» Михей. Кто — гений дриблинга, кто — финта, а он вонзался, словно финка, насквозь защиту пропоров. И он останется счастливо разбойным гением прорыва, бессмертный Всеволод Бобров! Насквозь — вот был закон Боброва. Пыхтели тренеры багрово, но был Бобёр необъясним. А с тем, кто бьет всегда опасно, быть рядом должен гений паса,- так был Федотов рядом с ним. Он знал одно, вихрастый Севка, что без мяча прокиснет сетка. Не опускаясь до возни, в безномерной футболке вольной играл в футбол не протокольный — в футбол воистину футбольный, где забивают, чёрт возьми! В его ударах с ходу, с лёта от русской песни было что-то. Защита, мокрая от пота, вцеплялась в майку и трусы, но уходил он от любого, Шаляпип русского футбола, Гагарин шайбы на Руси. И трепетал голкипер «Челси». Ронял искусственную челюсть надменный лорд с тоской в лице. Опять ломали и хватали, но со штырей на льду слетали, трясясь, ворота ЛТЦ. Держали зло, держали цепко. Таланта высшая оценка, когда рубают по ногам, но и для гения не сладок почёт подножек и накладок, цветы с пинками пополам. И кто-то с радостью тупою уже вопил: «Боброва с поля!» Попробуй сам не изменись, когда заботятся так добро, что обработаны все рёбра и вновь то связки, то мениск. Грубят бездарность, трусость, зависть, а гений всё же ускользает, идя вперед на штурм ворот. Что ж, грубиян сыграл и канет, а гений и тогда играет, когда играть перестаёт. И снова вверх взлетают шапки, следя полет мяча и шайбы, как бы полёт иных миров, и вечно — русский, самородный, на поле памяти народной играет Всеволод Бобров!