Снова грустью повеяло в одиноком дому Сколько ты понаверила, а зачем п кому! Для себя же обидная, ты сидишь у окна. Ты ничья не любимая и ничья не жена. Не прошусь быть любовником и дружить — не дружу, но с моим новым сборником я к тебе прихожу Ты опять придуряешься, в лжи меня обвинив. «Все, дружок, притворяешься, все играешь в наив…» Шутишь едко и ветрено. Я тебя не корю, только долго и медленно папиросы курю. Говоришь. «Брось ты, Женечка, осуждающий взгляд». «Интересная женщина», про тебя говорят Мне тобою не велено замечать твою грусть, но, в себе не уверенный, за тебя я боюсь. От меня не укроется если спорим, грубим — уезжаешь ты в поезде с кем-то очень другим. Ест печаль меня поедом, все надежды губя, и бегу я за поездом, Увозящим тебя. Нo походкою крупною сквозь рассветный галдеж ты выходишь иа Трубную, Самотекой идешь. И глядишь ты не сумрачно от себя вдалеке, и взволнованно сумочку теребишь ты в руке. Синева незатроганная. Солнца — хоть завались! И ручьи подсугробные на асфальт прорвались. Парень мчится на гоночном, почка сладко-кисла, и зима уже кончена, но еще не весна…