Ты начисто притворства лишена, когда молчишь со взглядом напряженным, как лишена притворства тишина беззвездной ночью в городе сожженном. Он, этот город,- прошлое твое. В нем ты почти ни разу не смеялась, бросалась то в шитье, то в забытье, то бунтовала, то опять смирялась. Ты жить старалась из последних сил, но, отвергая все живое хмуро, Он, этот город, на тебя давил угрюмостью своей архитектуры. В нем изнутри был заперт каждый дом. В нем было все недобро умудренным. Он не скрывал свой тягостный надлом и ненависть ко всем, кто не надломлен. Тогда ты ночью подожгла его. Испуганно от пламени метнулась, и я был просто первым, на кого ты, убегая, в темноте наткнулась, Я обнял всю дрожавшую тебя, и ты ко мне безропотно прижалась, еще не понимая, не любя, но, как зверек, благодаря за жалость, И мы с тобой пошли… Куда пошли? Куда глаза глядят. Но то и дело оглядывалась ты, как там, вдали, зловеще твое прошлое горело. Оно сгорело до конца, дотла. Но с той поры одно меня тиранит: туда, где неостывшая зола, тебя, как зачарованную, тянет. И вроде ты со мной, и вроде нет. На самом деле я тобою брошен. Неся в руке голубоватый свет, по пепелищу прошлого ты бродишь. Что там тебе? Там пусто и темно! О, прошлого таинственная сила! Ты не могла его любить само, ну а его руины — полюбила. Могущественны пепел и зола. Они в себе, наверно, что-то прячут. Над тем, что так отчаянно сожгла, по-детски поджигательница плачет.