Над морем — молнии. Из глубины взмывают мордами к ним лобаны. Нас в лодке пятеро. За пядью — пядь. А море спятило, относит вспять. Доцентик химии под ливнем плещущим так прячет хилые свои плечики. Король пинг-понга в техасских джинсах вдруг, как поповна, крестясь, ложится. Культурник Миша дрожит, как мышь. Где его мышцы? Что толку с мышц?! Все смотрят жертвенно, держась за сердце… И вдруг — та женщина на вёсла села! И вот над вёслами, над кашей чёртовой возникли волосы, как факел чёрный. Вошла ей в душу игра — игла. Рыбачкой дюжей она гребла. Гребла загадка для волн и нас, вся — из загара и рыжих глаз. Ей, медной, мокрой, простой, как Маугли, и мало — молний! И моря — мало! Всего, что било, всего, что мяло, ей мало было! Да! Мало! Мало! Уже не барышней, кисейной, чопорной, — доцентик баночкой полез вычёрпывать. Король пинг-понга под рёв неистовый вдруг стал приподнято свой «рок» насвистывать. Культурник вспомнил, что он — мужчина… Всех, с морем в споре, она учила! А море бухало о буты бухты. Мы были будто бунт против бунта! Летя сквозь волны, в бою блаженствуя, мы были — воины, и вождь наш — женщина! В любые трудности, в любые сложности, когда по трусости мы станем ёжиться, — на всё пошедшие, сильны, смешливы, напомнят женщины, что мы — мужчины! Всего, что мяло и что ломало, нам станет мало! Да — мало! Мало!