Во сне со мной беседовали боги: Один струился влагой водорослей, Другой блестел колосьями пшеницы И гроздьями тяжелыми шумел. Еще один — прекрасный и крылатый И — в наготе — далекий, недоступный; Еще один — с лицом полузакрытым; И пятый бог, который с тихой песней Берет омег, анютины глазенки И змеями двумя перевивает Свой золотой и драгоценный тирс. И снились мне еще другие боги… И я сказал: вот флейты и корзины, Вкусите от плодов моих простых, Внимайте пенью пчел, ловите шорох Смиренных ив и тихих тростников. И я сказал: — Прислушайся… Есть кто-то, Кто говорит устами эхо где-то, Кто одинок на страже шумной жизни, Кто в руки взял двойные лук и факел, Кто — так непостижимо — сами мы… О, тайный лик! Ведь я тебя чеканил В медалях из серебряной истомы, Из серебра, нежнее зорь осенних, Из золота, горячего, как солнце, Из меди, мрачной меди, точно ночь. Чеканил я тебя во всех металлах, Которые звенят светло, как радость, Которые звучат темно и глухо, Звучат — как слава, смерть или любовь. Но лучшие — я мастерил из глины, Из хрупкой глины, серой и сухой… С улыбкою вы станете считать их И, похвалив за тонкую работу, С улыбкою пройдете мимо них… Но как же так? но что же это значит? Ужель никто, никто из нас не видел, Как эти руки нежностью дрожали, Как весь великий сон земли вселился, Как жил во мне, чтоб в них воскреснуть вновь? Ужель никто, никто из нас не понял, Что из металлов благостных я делал Моих богов, и что все эти боги Имели лик того, всего святого, Что чувствуем, угадываем тайно В лесу, в траве, в морях, в ветрах и в розах, Во всех явленьях, даже в нашем теле, И что они — священно — сами мы!..