Она заходила антрактами — красивая, стройная, бледная, С глазами, почти перелитыми всей синью своей в мои, Надменная, гордая, юная и все-таки бедная-бедная В ей чуждом моем окружении стояла, мечту затаив. Хотя титулована громкая ее мировая фамилия, Хотя ее мужа сокровища диковинней всяких чудес, Была эта тихая женщина — как грустная белая лилия, Попавшая в море, — рожденная, казалось бы, грезить в пруде… И были в том вычурном городе мои выступленья увенчаны С тюльпанами и гиацинтами бесчисленным строем корзин, К которым конверты приколоты с короной тоскующей женщины, Мечтавшей скрестить наши разные, опасные наши стези… Но как-то все не было времени с ней дружески поразговаривать: Иными глазами захваченный, свиданья я с ней не искал, Хотя и не мог не почувствовать ее пепелившего зарева, Не знать, что она — переполненный и жаждущий жажды бокал… И раз, только раз, в упоении приема толпы триумфального, Спускаясь со сцены по лесенке, ведущей железным винтом, Я с нею столкнулся, прижавшейся к стене, и не вынес печального Молящего взора — дотронулся до губ еще теплым стихом…