Вот единственный поцелуй, который я могу тебе дать М. Метерлинк 1 …И снова надолго зима седьмой раз засыпала, И в лунной улыбке слезилось унынье опала, И лес лунодумный, казалося, был акварель сам, А поезд стихийно скользил по сверкающим рельсам; Дышал паровоз тяжело; вздохи были так дымны; Свистки распевали протяжно безумные гимны. 2 В купэ, где напоенный лунными грезами воздух Мечтал с нею вместе, с ней, ясно-неясной, как грез дух, Вошел он, преследуем прошлым, преследуем вечно. Их взоры струили блаженную боль бесконечно. Он сел машинально напротив нее, озаренный Луной, понимавшей страданья души осребренной. 3 И не было слова, и не было жажды созвучья, И грезами груди дышали; и голые сучья Пророчили в окна о шествии Истины голой, Что шла к двум сердцам, шла походкой тоскливо-тяжелой. Когда же в сердца одновременно грохнули стуки, Враги протянули — любовью зажженные руки. 4 И грезы запели, танцуя, сплетаясь в узоры, И прошлым друзья не взглянули друг другу во взоры. А если и было когда-нибудь прошлое — в миге Оно позабылось, как строчки бессвязные — в книге. — Твоя, — прошептала, вспугнув тишину, пассажирка. Звук сердца заискрил, как камень — холодная кирка. «Вина прощена», — улыбнулося чувство рассудку. «Она», завесенясь, смахнула слезу-незабудку. 5 Он пал к ней на грудь, как на розы атласистый венчик Пчела упадает, как в воду — обманутый птенчик. И в каждой мечте и души зачарованной фибре Порхали, кружились, крылили желанья-колибри. — Вздымается страсть, точно струй занесенные сабли! 6 Уста ее пил он, не думая, царь ли он, раб ли… А губы ее, эти губы — как сладостный опий — Его уносили в страну дерзновенных утопий, И с каждою новой своею горячей печатью, Твердя о воскресшей любви всепобедном зачатьи, Его постепенно мертвили истомой атласа, Сливая нектар свой коварный застывшего часа.