Блузку надела яркую, — Зеленую, ядовитую, — И, смеясь, взяла меня за руку, Лететь желанье испытывая. Мы долго бродили по городу — Красочному старому, Своей историей гордому, — Самозабвенною парою. «Взгляните, как смотрят прохожие: Вероятно мы очень странные,» — Сказала она, похожая На лилию благоуханную. И в глаза мои заглядывая, Склонная к милым дурачествам, Глазами ласкала, и радовала Своим врожденным изяществом. Задержались перед кафаною, Зашли и присели к столику, Заказали что-то пряное, А смеха-то было сколько! Терраса висела над речкою — Над шустрою мелкой Милячкою. Курила. Пускала колечки. И пальцы в пепле испачканы. Рассказывала мне о Генуе. О дальнем гурзуфском промельке. Восторженная, вдохновенная, Мечтающая о своем томике. «Но время уже адмиральское, И — не будем ссориться с матерью…» С покорностью встал вассальскою, И вот — нам дорога скатертью… Болтая о всякой всячине, Несемся, спешим, торопимся. И вдруг мы грозой захвачены Такою, что вот утопимся!.. Влетели в подъезд. Гром. Молния. Сквозняк — ведь окно распахнуто. Притихла. Стоит безмолвная. И здорово ж тарарахнуло! Прикрыла глаза улыбчиво И пальцами нежно хрустнула. Вполголоса, переливчиво: «Дотроньтесь, — и я почувствую». Ну что же? И я дотронулся. И нет в том беды, по-моему, Что нам не осталось соуса, Хотя он был дорогостоимый…