В однообразии своем разнообразны, Они разбросаны, как влажные соблазны, Глазами женскими, и женственны они, Как дальней юности растраченные дни. Я часто к ним иду, покорный власти зова. Один прохладный глаз лучится васильково. Другой — коричневый — лукавой глубиной Коварно ворожит, веселый, надо мной. И серый — третий — глаз, суровый, тайно-нежный, Напоминает мне о девушке элежной, Давно утраченной в те щедрые лета, Когда вот эта жизнь была совсем не та… И глядя на друзей, взволнованных и влажных, Я вспомнил девушек в домах многоэтажных И женщин с этою озерностью в глазах, Всех женщин, взрощенных и вскормленных в лесах Отчизны, взвившейся на мир змеей стожалой, Крылатой родины, божественной, но шалой… Их было у меня не меньше, чем озер В лесу, где я иду к обители сестер: Не меньше ста озер и женских душ не меньше, Причем три четверти приходится на женщин. И, углубляясь в приозерные леса, Я вижу их глаза, я слышу голоса И слезы вижу я, и смех припоминаю… Я ими обладал, — я их теперь не знаю. Я смутно помню их, когда-то близких мне, Мне отдававших все со мной наедине — И души, и тела… И что боготворимо Когда-то было мной, теперь не больше дыма… В разнообразии своем однообразны Вдруг стали все они, и влажные соблазны Их некогда живых и мертвых ныне глаз Не будят нежности, не вовлекут в экстаз. Настолько радостны нагаданные встречи, Настолько тягостны разлуки. Вы — далече, Непредназначенные женщины мои!.. И видя хлесткие движения змеи, Ползущей к озеру, и вспомнив о России, Глаза усталые, глаза немолодые Закрыв в отчаяньи, я знаю, что слеза Мне зацелованные женщиной глаза Кольнет нещедрая — последняя, быть может: Утеря каждая до сей поры тревожит… О, эти призраки! Мучительны они… Я силюсь позабыть растерзанные дни, Смотрюсь в озера я, но — влажные соблазны В однообразии уже однообразны…