1 Зеленый исчерна свой шпиль Олай Возносит высоко неимоверно. Семисотлетний город дремлет мерно И молит современность: «Сгинь… Растай…» Вот памятник… Собачий слышу лай. Преследуемая охотой серна Летит с горы. Разбилась насмерть, верно, И — город полон голубиных стай. Ах, кто из вас, сознайтесь, не в восторге От встречи с «ней» в приморском Кадриорге, Овеселяющем любви печаль? Тоскует Линда, сидя в волчьей шкуре. Лучистой льдинкой в северной лазури Сияет солнце, опрозрачив даль. Таллинн 11 декабря 1935 2 Здесь побывал датчанин, немец, швед И русский, звавший город Колыванью. С военною знавались стены бранью, Сменялись часто возгласы побед. На всем почил веков замшелых след. Все клонит мысль к почтенному преданью. И, животворному отдав мечтанью Свой дух, вдруг видишь то, чего уж нет: По гулким улицам проходит прадед. Вот на углу галантно он подсадит, При отблеске туманном фонаря, Жеманную красавицу в коляску. А в бухте волны начинают пляску И корабли встают на якоря. Таллинн 12 декабря 1935 3 Здесь часто назначают rendez-vous,[1] У памятника сгинувшей «Русалки», Где волны, что рассыпчаты и валки, Плодотворят прибрежную траву. Возводят взоры в неба синеву Вакханизированные весталки. Потом — уж не повинны ль в этом галки? — Об этих встречах создают молву. Молва бежит, охватывая Таллинн. Не удивительно, что зло оставлен Взор N., при виде ненавистной Z., Которой покупаются у Штуде Разнообразных марципанов груды И шьется у портнихи crepe-georgette.[2] Таллинн 18 декабря 1935 [1]свидание (фр.) [2]Креп-жоржет — мягкая, прозрачная шелковая ткань (фр.)