‘Там он лежит, на склоне. Ветер повсюду снует. В каждой дубовой кроне сотня ворон поет.’ ‘Где он лежит, не слышу. Листва шуршит на ветру. Что ты сказал про крышу, слов я не разберу.’ ‘В кронах, сказал я, в кронах темные птицы кричат. Слетают с небесных тронов сотни его внучат.’ ‘Но разве он был вороной: ветер смеется во тьму. Что ты сказал о коронах, слов твоих не пойму.’ ‘Прятал свои усилья он в темноте ночной. Все, что он сделал: крылья птице черной одной.’ ‘Ветер мешает мне, ветер. Уйми его, Боже, уйми. Что же он делал на свете, если он был с людьми.’ ‘Листьев задумчивый лепет, а он лежит не дыша. Видишь облако в небе, это его душа.’ ‘Теперь я тебя понимаю: ушел, улетел он в ночь. Теперь он лежит, обнимая корни дубовых рощ.’ ‘Крышу я делаю, крышу из густой дубовой листвы. Лежит он озера тише, ниже всякой травы. Его я венчаю мглою. Корона ему под стать.’ ‘Как ему там под землею.’ ‘Так, что уже не встать. Там он лежит с короной, там я его забыл.’ ‘Неужто он был вороной.’ ‘Птицей, птицей он был.’