Нет, не посетует Муза, если напев заурядный, звук, безразличный для вкуса, с лиры сорвется нарядной. Милая, грусти не выдаст, путая спину и перед, песню, как платье на вырост, к слуху пространства примерит. Правда ведь: как ни вертеться, искренность, сдержанность, мука, — нечто, рожденное в сердце, громче сердечного стука. С этим залогом успеха ветер — и тот не поспорит; дальние горы и эхо каждое слово повторят. Вот и певец возвышает голос — на час, на мгновенье, криком своим заглушает собственный ужас забвенья. Выдохи чаще, чем вдохи, ибо вдыхает, по сути, больше, чем воздух эпохи: нечто, что бродит в сосуде. Здесь, в ремесле стихотворства, как в состязаньи на дальность бега, — бушует притворство, так как велит натуральность то, от чего уж не деться, — взгляды, подобные сверлам, радовать правдой, что сердце в страхе живет перед горлом.