Мир создан был из смешенья грязи, воды, огня, воздуха с вкрапленным в оный криком ‘Не тронь меня!’, рвущимся из растения, впоследствии — изо рта, чтоб ты не решил, что в мире не было ни черта. Потом в нем возникли комнаты, вещи, любовь, в лице — сходство прошлого с будущим, арии с ТБЦ, пришли в движение буквы, в глазах рябя. И пустоте стало страшно за самое себя. Первыми это почувствовали птицы — хотя звезда тоже суть участь камня, брошенного в дрозда. Всякий звук, будь то пенье, шепот, дутье в дуду, — следствие тренья вещи о собственную среду. В клЈкоте, в облике облака, в сверканьи ночных планет слышится то же самое ‘Места нет!’, как эхо отпрыска плотника либо как рваный SOS, в просторечии — пульс окоченевших солнц. И повинуясь воплю ‘прочь! убирайся! вон! с вещами!’, само пространство по кличке фон жизни, сильно ослепнув от личных дел, смещается в сторону времени, где не бывает тел. Не бойся его: я там был! Там, далеко видна, посредине стоит прялка морщин. Она работает на сырье, залежей чьих запас неиссякаем, пока производят нас.