Дом на отшибе сдерживает грязь, растущую в пространстве одиноком, с которым он поддерживает связь посредством дыма и посредством окон. Глядят шкафы на хлюпающий сад, от страха створки мысленно сужают. Три лампы настороженно висят. Но стекла ничего не выражают. Хоть, может быть, и это вещество способно на сочувствие к предметам, они совсем не зеркало того, что чудится шкафам и табуретам. И только с наступленьем темноты они в какой-то мере сообщают армаде наступающей воды, что комнаты борьбы не прекращают; что ей торжествовать причины нет, хотя бы все крыльцо заняли лужи; что здесь, в дому, еще сверкает свет, хотя темно, совсем темно снаружи… — но не тогда, когда молчун, старик, во сне он видит при погасшем свете окрестный мир, который в этот миг плывет в его опущенные веки.