Восемь лет в Венеции я не был… Всякий раз, когда вокзал минуешь И на пристань выйдешь, удивляет Тишина Венеции, пьянеешь От морского воздуха каналов. Эти лодки, барки, маслянистый Блеск воды, огнями озарённой, А за нею низкий ряд фасадов Как бы из слоновой грязной кости, А над ними синий южный вечер, Мокрый и ненастный, но налитый Синевою мягкою, лиловой, — Радостно всё это было видеть! Восемь лет… Я спал в давно знакомой Низкой, старой комнате, под белым Потолком, расписанным цветами. Утром слышу, — колокол: и звонко И певуче, но не к нам взывает Этот чистый одинокий голос, Голос давней жизни, от которой Только красота одна осталась! Утром косо розовое солнце Заглянуло в узкий переулок, Озаряя отблеском от дома, От стены напротив — и опять я Радостную близость моря, воли Ощутил, увидевши над крышей, Над бельём, что по ветру трепалось, Облаков сиреневые клочья В жидком, влажно-бирюзовом небе. А потом на крышу прибежала И бельё снимала, напевая, Девушка с раскрытой головою, Стройная и тонкая… Я вспомнил Капри, Грациэллу Ламартина… Восемь лет назад я был моложе, Но не сердцем, нет, совсем не сердцем! В полдень, возле Марка, что казался Патриархом Сирии и Смирны, Солнце, улыбаясь в светлой дымке, Перламутром розовым слепило. Солнце пригревало стены Дожей, Площадь и воркующих, кипящих Сизых голубей, клевавших зёрна Под ногами щедрых форестьеров. Всё блестело — шляпы, обувь, трости, Щурились глаза, сверкали зубы, Женщины, весну напоминая Светлыми нарядами, раскрыли Шёлковые зонтики, чтоб шёлком Озаряло лица… В галерее Я сидел, спросил газету, кофе И о чём-то думал… Тот, кто молод, Знает, что он любит. Мы не знаем — Целый мир мы любим… И далёко, За каналы, за лежавший плоско И сиявший в тусклом блеске город, За лагуны Адрии зелёной, В голубой простор глядел крылатый Лев с колонны. В ясную погоду Он на юге видит Апеннины, А на сизом севере — тройные Волны Альп, мерцающих над синью Платиной горбов своих ледяных… Вечером — туман, молочно-серый, Дымный, непроглядный. И пушисто Зеленеют в нём огни, столбами Фонари отбрасывают тени. Траурно Большой канал чернеет В россыпи огней, туманно-красных, Марк тяжёл и древен. В переулках — Слякоть, грязь. Идут посередине, — В опере как будто. Сладко пахнут Крепкие сигары. И уютно В светлых галереях — ярко блещут Их кафе, витрины. Англичане Покупают кружево и книжки С толстыми шершавыми листами, В переплётах с золочёной вязью, С грубыми застёжками… За мною Девочка пристряла — всё касалась До плеча рукою, улыбаясь Жалостно и робко: «Mi d’ un soldo!»Дай мне сольдо! (итал.) Долго я сидел потом в таверне, Долго вспоминал её прелестный Жаркий взгляд, лучистые ресницы И лохмотья… Может быть, арабка? Ночью, в час, я вышел. Очень сыро, Но тепло и мягко. На пьяцетте Камни мокры. Нежно пахнет морем, Холодно и сыро — вонью скользких Тёмных переулков, от канала — Свежестью арбуза. В светлом небе Над пьяцеттой, против папских статуй На фасаде церкви — бледный месяц: То сияет, то за дымом тает, За осенней мглой, бегущей с моря. «Не заснул, Энрико?» — Он беззвучно, Медленно на лунный свет выводит Длинный чёрный катафалк гондолы, Чуть склоняет стан — и вырастает, Стоя на корме её… Мы долго Плыли в узких коридорах улиц, Между стен высоких и тяжёлых… В этих коридорах — баржи с лесом, Барки с солью: стали и ночуют. Под стенами — сваи и ступени, В плесени и слизи. Сверху — небо, Лента неба в мелких бледных звёздах… В полночь спит Венеция, — быть может, Лишь в притонах для воров и пьяниц, За вокзалом, светят щели в ставнях, И за ними глухо слышны крики, Буйный хохот, споры и удары По столам и столикам, залитым Марсалой и вермутом… Есть прелесть В этой поздней, в этой чадной жизни Пьяниц, проституток и матросов! «Но amato, amo, Desdemona», — Я любил, люблю, Дездемона (итал.) Говорит Энрико, напевая, И, быть может, слышит эту песню Кто-нибудь вот в этом тёмном доме — Та душа, что любит… За оградой Вижу садик; в чистом небосклоне — Голые, прозрачные деревья, И стеклом блестят они, и пахнет Сад вином и мёдом… Этот винный Запах листьев тоньше, чем весенний! Молодость груба, жадна, ревнива, Молодость не знает счастья — видеть Слёзы на ресницах Дездемоны, Любящей другого… Вот и светлый Выход в небо, в лунный блеск и воды! Здравствуй, небо, здравствуй, ясный месяц, Перелив зеркальных вод и тонкий Голубой туман, в котором сказкой Кажутся вдали дома и церкви! Здравствуйте, полночные просторы Золотого млеющего взморья И огни чуть видного экспресса, Золотой бегущие цепочкой По лагунам к югу!