Быть может, предок мой был честным палачом: Мне маки грезятся, согретые лучом, Гвоздики алые, и, полные угрозы, Махрово-алчные, раскрывшиеся розы. Я вижу лилии над зыбкою волной: Окровавленные багряною Луной, Они, забыв свой цвет, безжизненно-усталый, Мерцают сказочно окраской ярко-алой, И с сладким ужасом, в застывшей тишине, Как губы тянутся, и тянутся ко мне. И кровь поет во мне… И в таинстве заклятья Мне шепчут призраки: «Скорее! К нам в объятья! Целуй меня… Меня!.. Скорей… Меня… Меня!..» И губы жадные, на шабаш свой маня, Лепечут страшные призывные признанья: «Нам все позволено… Нам в мире нет изгнанья… Мы всюду встретимся… Мы нужны для тебя… Под красным Месяцем, огни лучей дробя, Мы объясним тебе все бездны наслажденья, Все тайны вечности и смерти и рожденья». И кровь поет во мне. И в зыбком полусне Те звуки с красками сливаются во мне. И близость нового, и тайного чего-то, Как пропасть горная, на склоне поворота, Меня баюкает, и вкрадчиво зовет, Туманом огненным окутан небосвод, Мой разум чувствует, что мне, при виде крови, Весь мир откроется, и все в нем будет внове, Смеются маки мне, пронзенные лучом… Ты слышишь, предок мой? Я буду палачом!