(славянская сказка) Мать была. Двух дочерей имела, И одна из них была родная, А другая падчерица. Горе — Пред любимой — нелюбимой быть. Имя первой — гордое, Надмена, А второй — смиренное, Маруша. Но Маруша все ж была красивей, Хоть Надмена и родная дочь. Целый день работала Маруша, За коровой приглядеть ей надо, Комнаты прибрать под звуки брани, Шить на всех, варить, и прясть, и ткать. Целый день работала Маруша, А Надмена только наряжалась, А Надмена только издевалась Над Марушей: Ну-ка, ну еще. Мачеха Марушу поносила: Чем она красивей становилась, Тем Надмена все была дурнее, И решили две Марушу сжить. Сжить ее, чтоб красоты не видеть, Так решили эти два урода, Мучили ее — она терпела, Били — все красивее она. Раз, средь зимы, Надмене наглой, Пожелалось вдруг иметь фиалок. Говорит она: «Ступай, Марушка, Принеси пучок фиалок мне. Я хочу заткнуть цветы за пояс, Обонять хочу цветочный запах» «Милая сестрица», — та сказала, «Разве есть фиалки средь снегов!» «Тварь! Тебе приказано! Еще ли Смеешь ты со мною спорить, жаба? В лес иди. Не принесешь фиалок, — Я тебя убью тогда Ступай!» Вытолкала мачеха Марушу, Крепко заперла за нею двери. Горько плача, в лес пошла Маруша, Снег лежал, следов не оставлял. Долю по сугробам, в лютой стуже, Девушка ходила, цепенея, Плакала, и слезы замерзали, Ветер словно гнал ее вперед. Вдруг вдали Огонь ей показался, Свет его ей зовом был желанным, На гору взошла она, к вершине, На горе пылал большой костер. Камни вкруг Огня, числом двенадцать, На камнях двенадцаць светлоликих, Трое — старых, трое — помоложе, Трое — зрелых, трое — молодых. Все они вокруг Огня молчали, Тихо на Огонь они смотрели, То двенадцать Месяцев сидели, А Огонь им разно колдовал. Выше всех, на самом первом месте Был Ледснь, с седою бородою, Волосы — как снег под светом лунным, А в руках изогнутый был жезл. Подивилась, собралася с духом, Подошла и молвила Маруша: «Дайте, люди добры, обогреться, Можно ль сесть к Огню? Я вся дрожу». Головой серебряно-седою Ей кивнул Ледснь «Садись, девица Как сюда зашла? Чего ты ищешь?» «Я ищу фиалок», — был ответ. Ей сказал Ледень: «Теперь не время. Свет везде лежит». — «Сама я знаю. Мачеха послала и Надмена. Дай фиалок им, а то убьют». Встал Ледень и отдал жезл другому, Между всеми был он самый юный «Братец Март, садись на это место». Март взмахнул жезлом поверх Огня. В тот же миг Огонь блеснул сильнее, Начал таять снег кругом глубокий, Вдоль по веткам почки показались, Изумруды трав, цветы, весна. Меж кустами зацвели фиалки, Было их кругом так много, мною, Словно голубой ковер постлали. «Рви скорее!» — молвил Месяц Март И Маруша нарвала фиалок, Поклонилась кругу Светлоликих, И пришла домой, ей дверь открыли, Запах нежный всюду разлился. Но Надмена, взяв цветы, ругнулась, Матери понюхать протянула, Не сказав сестре «И ты понюхай». Ткнула их за пояс, и опять. «В лес теперь иди за земляникой!» Тот же путь, и Месяцы все те же, Благосклонен был Ледень к Маруше, Сел на первом месте брат Июнь. Выше всех Июнь, красавец юный, Сел, поверх Огня жезлом повеял, Тотчас пламя поднялось высоко, Стаял снег, оделось все листвой По верхам деревья зашептали, Лес от пенья птиц стал голосистым, Запестрели цветики-цветочки, Наступило лето, — и в траве Беленькие звездочки мелькнули, Точно кто нарочно их насеял, Быстро переходят в землянику, Созревают, много, много их Не успела даже оглянуться, Как Маруша видит гроздья ягод, Всюду словно брызги красной крови, Земляника всюду на лугу. Набрала Маруша земляники, Услаждались ею две лентяйки. «Ешь и ты», Надмена не сказала, Яблок захотела, в третий раз. Тот же путь, и Месяцы все те же, Брат Сентябрь воссел на первом месте, Он слегка жезлом костра коснулся, Ярче запылал он, снег пропал. Вся Природа грустно посмотрела, Листья стали падать от деревьев, Свежий ветер гнал их над травою, Над сухой и желтою травой. Не было цветов, была лишь яблонь. С яблоками красными. Маруша Потрясла — и яблоко упало, Потрясла — другое. Только два. «Ну, теперь иди домой скорее», Молвил ей Сентябрь Дивились злые. «Где ты эти яблоки сорвала?» «На горе. Их много там еще» «Почему ж не принесла ты больше? Верно все сама дорогой съела!» «Я и не попробовала яблок. Приказали мне домой идти». «Чтоб тебя сейчас убило громом!» Девушку Надмена проклинала Съела красный яблок. — «Нет, постой-ка, Я пойду, так больше принесу». Шубу и платок она надела, Снег везде лежал в лесу глубокий, Все ж наверх дошла, где те Двенадцать. Месяцы глядели на Огонь. Прямо подошла к костру Надмена, Тотчас руки греть, не молвив слова. Строг Ледень, спросил: «Чего ты ищешь?» «Что еще за спрос?» — она ему. «Захотела, ну и захотела, Ишь сидит, какой, подумать, важный, Уж куда иду, сама я знаю». И Надмена повернула в лес. Посмотрел Ледень — и жезл приподнял. Тотчас стал Огонь гореть слабее, Небо стало низким и свинцовым, Снег пошел, не шел он, а валил. Засвистал по веткам резкий ветер, Уж ни зги Надмена не видала, Чувствовала — члены коченеют, Долго дома мать се ждала. За ворота выбежит, посмотрит, Поджидает, нет и нет Надмены, «Яблоки ей верно приглянулись, Дай-ка я сама туда пойду». Время шло, как снег, как хлопья снега. В доме все Маруша приубрала, Мачеха нейдет, нейдет Надмена. «Где они?» Маруша села прясть. Смерклось на дворе. Готова пряжа. Девушка в окно глядит от прялки. Звездами над ней сияет Небо. В светлом снеге мертвых не видать.