Румянец яблока, на фоне Сентября, С его травой-листвой воздушно-золотой, Румянец девушки, когда горит заря, Румянец девушки, идущей за водою, Меж тем как в серебре и в зеркале реки Мелькают, зыбкие, и пляшут огоньки. Румянец сладостно-стыдливого незнанья, Когда услышит вдруг она Ее смутившее признанье, И он, сдержав свое дыханье, Безмолвно чувствует, что радость — суждена. И наконец еще, румянец тот, предельный, Когда они вдвоем сливаются в одно, И чашей полной, чашей цельной Пьют сладко-пьяное вино, И в этой неге беспредельной, В предвестьи сказки колыбельной, Разбиться чаше суждено.