…Верлибр (фр.) — термин, определяющий широкий и недостаточно ясно очерченный круг явлений в стихосложении XX в. К. Л. Э., т. VI, стр. 709 Сегодня, перед обедом, пятого сентября, Я, находясь в Турции, Вернее, в ее территориальных водах, Решил, что годы идут И, чтобы успеть сочинить Побольше стихов на разные темы, Мне пора прощаться с рифмами. Боже мой, сколько времени Я угробил на их поиски, Считал, что ищу свои, А находил чужие. Чаще всего Так оно и бывает, Только не все признаются. То ли дело верлибр С его изумительным принципом: «В огороде бузина, А в Киеве дядька», Который теперь называется «Потоком сознания»! Взяв его за основу, Остается только разбить Все, что придет в голову, На строчки разной длины, Вот вам и верлибр! Мы стоим в бухте Книдас, Боясь ветра И не боясь радио, Обрывки которого он доносит, Обрывки лжи И обрывки правды.., А у хижины, сложенной из остатков Греческого театра, Мальчик борется с ветром, Таща на веревке козла. Козел старый, скорее всего родившийся Еще при императоре Адриане, А мальчик маленький. И ветер каждый раз захлопывает Дверь хижины Перед самым носом, А точнее — перед самой бородой козла. Нас пятеро — двое турок И трое русских, Один из них — я, с татарской кровью в жилах, Что, впрочем, не имеет ни малейшего отношения Ни к последующему, Ни к предыдущему. Нам всем одинаково Надоел ветер И надоела вода, Но, к счастью, не надоело И никогда не надоест есть, Тем более что капитан нашей моторки Готовит прекрасные турецкие блюда На таком оливковом масле, Что хочется облизать пальцы Свои И даже чужие. И вдобавок оказывается, Что турецкая ракия — Прекрасная вещь для моей печени, Особенно если ее в меру, до белизны Разбавлять холодной водой. Ракию, разумеется, А не печень. Капитан удивляется ветру, Слишком раннему Для этого времени года, И вспоминает, как в этой же бухте Сидел из-за ветра английский посол. Но это было попозже, В конце октября. Бедняга, — думаю я о посл, — Наверно, сидел тут без телефона И волновался, как там его правительство Без его информации. А мы ничего, не волнуемся, Сидим себе и сидим И думаем только — хватит ли харча Еще на неделю стоянки. Так мы живем, Таковы мои наблюдения И мысли, Если их можно назвать мыслями. Однако в конце для приличия Надо что-то сказать и о вечности. Вечность — и слева, и справа, Остатки домов такого-то века, И остатки храмов такого-то, И в этих остатках вечности Кто-то опять копается, На этот раз, кажется, действительно археологи. Позавчера мы тоже ходили по вечности Вместе со стражником в форме И со словом «музей» на околыше старой фуражки. Музей когда-нибудь будет, Хотя иностранцы уже украли Две головы, мужскую и женскую, Обе — мраморные, И один подсвечник, Если не врут — золотой. Вечность слева и справа, А прямо по носу моторки Тоже вечность, домишко С небрежно написанным рыжею краской Вечным, как мир, словом: «Restorant». Если ветер продолжится И у нас не хватит еды, Мы сядем в ялик И посетим эту вечность. Самую реальную из всех. Такие, как эти, стихи можно писать бесконечно, Но бумага кончается — и это, увы, реальность, Жестокая, если угодно. Если бы я писал это в рифму — ушло бы дней пять, А так — меньше часа, Даже жаль, что так быстро, А еще далеко до обеда… * * * И если какой-нибудь наш Отсталый редактор Не согласится считать Это стихами — Отдам их другому, Более прогрессивному, Как сделанный мною подстрочник Для будущего перевода С русского на турецкий, Или наоборот. Или еще с какого-то На еще какой-то. В общем — чтоб не пропало! Не знаю, как с этим в Турции, Но у нас один из поэтов Уверял меня, что другой Именно так и делает, В связи с недостатком времени, А также из гуманизма: Во избежание простоев У своих переводчиков…