Молоко на губах не обсохло, День и ночь в барабан колочу. Мать от грохота было оглохла, А отец потрепал по плечу. Мать и плачет и стонет и тужит, Но отцовское слово — закон: — Пусть идет Императору служит, — Барабанщиком, видно, рожден. Брали сотнями царства, — столицы Мимоходом совали в карман. Порешили судьбу Аустерлица Двое: солнце — и мой барабан. Полегло же нас там, полегло же За величье имперских знамен! Веселись, барабанная кожа! Барабанщиком, видно, рожден! Загоняли мы немца в берлогу. Всадник. Я — барабанный салют. Руки скрещены. В шляпе трирогой. — Возраст? — Десять. — Не меньше ли, плут? — Был один, — тоже ростом не вышел. Выше солнца теперь вознесен! — Ты потише, дружочек, потише! Барабанщиком, видно, рожден! Отступилась от нас Богоматерь, Не пошла к московитским волкам. Дальше — хуже. В плену — Император, На отчаянье верным полкам. И молчит собеседник мой лучший, Сей рукою к стене пригвожден. И никто не побьет в него ручкой: Барабанщиком, видно, рожден!