1 Ветры спать ушли — с золотой зарей, Ночь подходит — каменною горой, И с своей княжною из жарких стран Отдыхает бешеный атаман. Молодые плечи в охапку сгреб, Да заслушался, запрокинув лоб, Как гремит над жарким его шатром — Соловьиный гром. 22 апреля 1917 2 А над Волгой — ночь, А над Волгой — сон. Расстелили ковры узорные, И возлег на них атаман с княжной Персиянкою — Брови Черные. И не видно звезд, и не слышно волн, Только весла да темь кромешная! И уносит в ночь атаманов челн Персиянскую душу грешную. И услышала Ночь — такую речь: — Аль не хочешь, что ль, Потеснее лечь? Ты меж наших баб — Что жемчужинка! Аль уж страшен так? Я твой вечный раб, Персияночка! Полоняночка! * * * А она — брови насупила, Брови длинные. А она — очи потупила Персиянские. И из уст ее — Только вздох один: — Джаль-Эддин! * * * А над Волгой — заря румяная, А над Волгой — рай. И грохочет ватага пьяная: — Атаман, вставай! Належался с басурманскою собакою! Вишь, глаза-то у красавицы наплаканы! А она — что смерть, Рот закушен в кровь. — Так и ходит атаманова крутая бровь. — Не поладила ты с нашею постелью, Так поладь, собака, с нашею купелью! В небе-то — ясно, Тёмно — на дне. Красный один Башмачок на корме. И стоит Степан — ровно грозный дуб, Побелел Степан — аж до самых губ. Закачался, зашатался. — Ох, томно! Поддержите, нехристи, — в очах тёмно! Вот и вся тебе персияночка, Полоняночка. 25 апреля 1917 3 (Сон Разина) И снится Разину — сон: Словно плачется болотная цапля. И снится Разину — звон: Ровно капельки серебряные каплют. И снится Разину дно: Цветами — что плат ковровый. И снится лицо одно — Забытое, чернобровое. Сидит, ровно Божья мать, Да жемчуг на нитку нижет. И хочет он ей сказать, Да только губами движет… Сдавило дыханье — аж Стеклянный, в груди, осколок. И ходит, как сонный страж, Стеклянный — меж ними — полог. * * * Рулевой зарею правил Вниз по Волге-реке. Ты зачем меня оставил Об одном башмачке? Кто красавицу захочет В башмачке одном? Я приду к тебе, дружочек, За другим башмачком! И звенят-звенят, звенят-звенят запястья: — Затонуло ты, Степаново счастье!