«Я не хочу — не могу — и не умею Вас обидеть…» Так из дому, гонимая тоской, — Тобой! — всей женской памятью, всей жаждой, Всей страстью — позабыть! — Как вал морской, Ношусь вдоль всех штыков, мешков и граждан. О вспененный высокий вал морской Вдоль каменной советской Поварской! Над дремлющей борзой склонюсь — и вдруг — Твои глаза! — Все руки по иконам — Твои! — О, если бы ты был без глаз, без рук, Чтоб мне не помнить их, не помнить их, не помнить! И, приступом, как резвая волна, Беру головоломные дома. Всех перецеловала чередом. Вишу в окне. — Москва в кругу просторном. Ведь любит вся Москва меня! — А вот твой дом… Смеюсь, смеюсь, смеюсь с зажатым горлом. И пятилетний, прожевав пшено: — «Без Вас нам скучно, а с тобой смешно»… Так, оплетенная венком детей, Сквозь сон — слова: «Боюсь, под корень рубит — Поляк… Ну что? — Ну как? — Нет новостей?» — «Нет, — впрочем, есть: что он меня не любит!» И, репликою мужа изумив, Иду к жене — внимать, как друг ревнив. Стихи — цветы — (И кто их не дает Мне за стихи?) В руках — целая вьюга! Тень на домах ползет. — Вперед! Вперед! Чтоб по людскому цирковому кругу Дурную память загонять в конец, — Чтоб только не очнуться, наконец! Так от тебя, как от самой Чумы, Вдоль всей Москвы —……. длинноногой Кружить, кружить, кружить до самой тьмы — Чтоб, наконец, у своего порога Остановиться, дух переводя… — И в дом войти, чтоб вновь найти — тебя!