От плясок и песен усталый Адам. Заснул, неразумный, у Древа Познанья. Над ним ослепительных звезд трепетанья, Лиловые тени скользят по лугам, И дух его сонный летит над лугами, Внезапно настигнут зловещими снами. Он видит пылающий ангельский меч, Что жалит нещадно его и подругу И гонит из рая в суровую вьюгу, Где нечем прикрыть им ни бедер, ни плеч… Как звери, должны они строить жилище, Пращой и дубиной искать себе пищи. Обитель труда и болезней… Но здесь Впервые постиг он с подругой единство. Подруге — блаженство и боль материнства, И заступ — ему, чтобы вскапывать весь. Служеньем Иному прекрасны и грубы, Нахмурены брови и стиснуты губы. Вот новые люди… Очерчен их рот, Их взоры не блещут, и смех их случаен. За вепрями сильный охотится Каин, И Авель сбирает маслины и мед, Но воле не служат они патриаршей: Пал младший, и в ужасе кроется старший. И многое видит смущенный Адам: Он тонет душою в распутстве и неге, Он ищет спасенья в надежном ковчеге И строится снова, суров и упрям, Медлительный пахарь, и воин, и всадник… Но Бог охраняет его виноградник. На бурный поток наложил он узду, Бессонною мыслью постиг равновесье, Как ястреб врезается он в поднебесье, У косной земли отнимает руду. Покорны и тихи, хранят ему книги Напевы поэтов и тайны религий. И в ночь волхвований на пышные мхи К нему для объятий нисходят сильфиды, К услугам его, отомщать за обиды — И звездные духи, и духи стихий, И к солнечным скалам из грозной пучины Влекут его челн голубые дельфины. Он любит забавы опасной игры — Искать в океанах безвестные страны, Ступать безрассудно на волчьи поляны И видеть равнину с высокой горы, Где с узких тропинок срываются козы И душные, красные клонятся розы. Он любит и скрежет стального резца, Дробящего глыбистый мрамор для статуй, И девственный холод зари розоватой, И нежный овал молодого лица, — Когда на холсте под ударами кисти Ложатся они и светлей, и лучистей. Устанет и к небу возводит свой взор, Слепой и кощунственный взор человека: Там, Богом раскинут от века до века, Мерцает над ним многозвездный шатер. Святыми ночами, спокойный и строгий, Он клонит колена и грезит о Боге. Он новые мысли, как светлых гостей, Всегда ожидает из розовой дали, А с ними, как новые звезды, печали Еще неизведанных дум и страстей, Провалы в мечтаньях и ужас в искусстве, Чтоб сердце болело от тяжких предчувствий. И кроткая Ева, игрушка богов, Когда-то ребенок, когда-то зарница, Теперь для него молодая тигрица, В зловещем мерцаньи ее жемчугов, Предвестница бури, и крови, и страсти, И радостей злобных, и хмурых несчастий. Так золото манит и радует взгляд, Но в золоте темные силы таятся, Они управляют рукой святотатца И в братские кубки вливают свой яд, Не в силах насытить, смеются и мучат, И стонам и крикам неистовым учат. Он борется с нею. Коварный, как змей, Ее он опутал сетями соблазна. Вот Ева — блудница, лепечет бессвязно, Вот Ева — святая, с печалью очей, То лунная дева, то дева земная, Но вечно и всюду чужая, чужая. И он, наконец, беспредельно устал, Устал и смеяться и плакать без цели; Как лебеди, стаи веков пролетели, Играли и пели, он их не слыхал; Спокойный и строгий, на мраморных скалах, Он молится Смерти, богине усталых: «Узнай, Благодатная, волю мою: На степи земные, на море земное, На скорбное сердце мое заревое Пролей смертоносную влагу свою. Довольно бороться с безумьем и страхом. Рожденный из праха, да буду я прахом!» И, медленно рея багровым хвостом, Помчалась к земле голубая комета. И страшно Адаму, и больно от света, И рвет ему мозг нескончаемый гром. Вот огненный смерч перед ним закрутился, Он дрогнул и крикнул… и вдруг пробудился. Направо — сверкает и пенится Тигр, Налево — зеленые воды Евфрата, Долина серебряным блеском объята, Тенистые отмели манят для игр, И Ева кричит из весеннего сада: «Ты спал и проснулся… Я рада, я рада!»