Петух возвышается стуком, И падают воздухи вниз. Но легким домашним наукам Мы в этой глуши предались. Матильда, чьей памяти краше И выше мое житье, Чья ручка играет, и машет, И мысли пугливо метет, Не надо! И ты, моя корка, И ты, голенастый стакан, Рассыпчатой скороговоркой Припомни, как жил капитан, Как музыкою батальонов Вспоенный, сожженный дотла, Он шел на коне вороненом, В подзорный моргая кулак. Я знаю — таков иноземный. Заморский поставлен закон: Он был обнаружен под Чесмой, Потом в Петербург приведен. На рауты у Виссарьона Белинского или еще С флакончиком одеколона К Матильде он шел на расчет. Мгновенное поле взмахнуло Разостланной простыней, И два гладкоствольные дула На встречу сошлись предо мной. Но чесменские карусели Еще не забыл капитан, И как канонады кудели Летели за картой в стакан. Другой — гейдельбергский малютка С размахом волос по ушам — Лазоревую незабудку Новалиса чтил по ночам. В те ночи, когда Страдивариус Вздымал по грифу ладонь, Лицо его вдруг раздевалось, Бросало одежды в огонь, И лезли века из-под шкафа, И, голову в пальцы зажав, Он звал рукописного графа И рвал коленкоровый шарф, Рыдал, о Матильде скучая, И рюмки под крышей считая, И перед собой представляя Скрипучую Вертера ночь. Был дождь. Поднимались рассветы, По крышам рвались облака, С крыльца обходили кареты И вязли в пустые снега,— А два гладкоствольные дула, Мгновенно срывая прицел, Жемчужным огнем полыхнули, И разом обои вздохнули, С кровавою брызгой в лице. Был чесменский выстрел навылет, Другой — гейдельбергский — насквозь, И что-то в оранжевом мыле Дымилось и струйкой вилось. Пока за Матильдой бежали, Покуда искали попа, Два друга друг другу пожали Ладони под кровью рубах. Наутро, позавтракав уткой, Рассказывал в клубе корнет, Что легкой пророс незабудкой Остывший в дыму пистолет. И, слушая вздор за окошком И утку ладонью ловя, Лакей виссарьоновский Прошка Готовил обед для себя, И, глядя на грохот пехоты И звон отлетевших годин, Склоняясь в кулак с позевотой, Роняя страницы, Смирдин. ВСЕ