Пером спокойным вам не передать, Что чувствует сегодня сердце, роясь В глубинах тела моего. Стою один — опущенный по пояс В большое горе. Горе, как вода, Течет вокруг; как темная звезда — Стоит над головой. Просторное, большое Оно отяготело навсегда,— Большая темная вода. Возьму крупицами разбросанное счастье, Переломлю два лучика звезды, У девушки лицо перецелую, Переболею до конца искусство, Всегда один,— я сохраню мою Простую жизнь. Но почему она, Она меня переболеть не хочет? И каждый час, и каждый миг Сознанья открывается родник: У жизни два крыла, и каждое из них Едва касается трудов моих. Они летят — распахнуты, далече, Ночуют на холодных площадях, Наутро бьются в окна учреждений, В заводские летают корпуса,— И вот — теплом обвеянные лица Готовы на работе слиться. Мне кажется тогда: Какая жизнь! И неужели это так и нужно, Чтоб в отдаленье жил писатель И вечно неудобный, как ребенок? Я говорю себе: не может быть, И должен я совсем иначе жить. Не может быть! И жарок лёт минут, И длится ожиданье, И тонкие часы поют, И вечер опустился на ладони, И вот я увидал большие руки — Они росли всегда со мной, Чуть розоватые и выпуклые, и в морщинках, И в узелочках жил,— сейчас они тверды, Напряжены едва заметной дрожью, Они спокойные и просятся к труду. Я руки положу на подоконник — Они спокойнее и тише станут, Их ночью звезды обольют, К ним утром зори прикоснутся, Согреет кожу трудовое солнце, Ну, а сейчас… Сейчас пускай дрожат,— Им все равно за мыслью не угнаться, Она растрескалась, летит, изнемогая, И все-таки еще твердит: Простая, Совсем простая — наша жизнь!