Ты помнишь ли сиянье Петергофа, дремучие петровские сады и этот влажный лепет, бред и вздохи всегда живой, хлопочущей воды? Так много было здесь тепла и света, что в городе зимою, в пору вьюг, все мнилось мне: а в Петергофе — лето, алмазный, синий праздничный июль. Молчи,— увы! Волшебный сад изрублен, мертвы источники с живой водой, и праздник человечества поруган свирепой чужеземною ордой. …Но мы пришли к тебе, земная радость,— тебя не вытоптать, не истребить. Но мы пришли к тебе, стоящей рядом, тысячеверстною дорогой битв. Пришли — и, символом свершенной мести, в знак человеческого торжества воздвигнем вновь, на том же самом месте, Самсона, раздирающего льва. И вновь из пепла черного, отсюда, где смерть и прах, восстанет прежний сад. Да будет так! Я твердо верю в чудо: ты дал мне эту веру, Ленинград.