Полковник ехал на гнедом коне, на тонконогом, взмыленном, атласном. Вся грудь бойца горела, как в огне,— была в нашивках, золотых и красных. На темной меди строгого лица белел рубец, как след жестокой боли, а впереди, держась за грудь отца, сидела дочка — лет пяти, не боле. Пестрей, чем вешний полевой светок, с огромным бантом цвета голубого, нарядная, как легкий мотылек, и на отца похожа до смешного. Мы слишком долго видели детей седых, блуждающих среди углей, не детски мудрых и не детски гневных. А эта — и румяна и бела, полна ребячьей прелести была, как русских сказок милая царевна. Мы так рукоплескали! Мы цветы бросали перед всадником отважным. И девочка народу с высоты кивала гордо, ласково и важно. Ну да, конечно, думала она, что ей — цветы, и музыка, и клики, ей — не тому, кто, в шрамах, в орденах, везет ее, свершив поход великий. И вот, глазами синими блестя, одарено какой-то светлой властью,- за всех гвардейцев приняло дитя восторг людской, и слезы их, и счастье. И я слыхала — мудрые слова сказала женщина одна соседу: — Народная наследница права,— все — для нее. Ее зовут Победа.