Словно строфы — недели и дни в Ленинграде, мне заглавья запомнить хотя б: «Прибыл крымский мускат…» На исходе пучки виноградин, винный запах антоновок сытит октябрь. Это строфы элегий, желтеющих в библиотеках, опадающих с выступов перистых од: «Льды идут на Кронштадт, промерзают сибирские реки, ледоколы готовятся в зимний поход». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Но такие горячие строки доверить кому нам? Только руку протянешь — обуглится, скорчится — шрам… Говорю о стихе однодневной Кантонской коммуны, на газетах распластанной по вечерам. Но сначала — Кантон. И народ, и кумач на просторе; после РОСТА рыдающая на столбах. А потом, леденя, в почерневшем свинцовом наборе отливаются петли, и раны, и храп на губах. А потом — митингуют, и двор заводской поднимает на плечах, на бровях, на мурашках ознобленных рук — рис, и мясо, и кровли повстанцам Китая, и протесты, железом запахшие вдруг…