1 Я не люблю за мной идущих следом по площадям и улицам. Мой путь — мне кажется тогда — стремится к бедам: Скорей дойти до дома как-нибудь. Они в затылок дышат горячо… Сейчас положат руку на плечо! Я оглянусь: чужими притворятся, прохожими… Но нас не обмануть: к беде — к БЕДЕ — стремглав идет мой путь. О, только бы: скорей. Домой. Укрыться. Дойти и запереться и вернуться. Во что угодно сразу погрузиться: в вино! в заботы! в бесполезный труд… Но вот уж много дней, как даже дома меня не покидает страх знакомый, что по Следам Идущие — придут. 2 Не будет дома или будет дом и легче будет иль еще печальней — об этом годе расскажу потом, о том, как стало ничего не жаль мне. Не жаль стареть. Не жаль тебя терять. Зачем мне красота, любовь и дом уютный,- затем, чтобы молчать? Не-ет, не молчать, а лгать. Лгать и дрожать ежеминутно. Лгать и дрожать: а вдруг — не так солгу? И сразу — унизительная кара. Нет. Больше не хочу и не могу. Сама погибну. Подло — ждать удара! Не женское занятье: пить вино, по кабакам шататься в одиночку. Но я — пила. Мне стало все равно: продлится ли позорная отсрочка. Мне только слез твоих последних жаль, в то воскресенье, в темный день погони, когда разлуки каторжная даль открылась мне — ясней, чем на ладони… Как плакал ты! Последний в мире свет мне хлынул в душу — слез твоих сиянье! Молитвы нет такой и песни нет, чтобы воспеть во мне твое рыданье. Но… Даже их мне не дают воспеть… В проклятой немоте изнемогаю… И странно знать, что вот придет другая, чтобы тебе с лица их утереть… Живу — тишком. Живу — едва дыша. Припоминая, вижу — повсеместно следы свои оставила душа: то болью, то доверием, то песней… Их время и сомненье не сотрет, не облегчить их никаким побегом, их тут же обнаружит и придет и уведет меня — Идущий Следом… Осень 1949 3 Я не люблю звонков по телефону, когда за ними разговора нет. ‘Кто говорит? Я слушаю!’ В ответ молчание и гул, подобный стону. Кто позвонил и испугался вдруг, кто замолчал за комнатной стеною? ‘Далекий мой, желанный, верный друг, не ты ли смолк? Нет, говори со мною! Одною скорбью мы разлучены, одной безмолвной скованы печалью, и все-таки средь этой тишины поговорим… Нельзя, чтоб мы молчали!’ А может быть, звонил мой давний враг? Хотел узнать, я дома иль не дома? И вот, услышав голос мой знакомый, спокоен стал и отошел на шаг. Нет, я скрываться не хочу, не тщусь. Я всем открыта, точно домочадцам… Но так привыкла с домом я прощаться, что, уходя, забуду — не прощусь. Разлука никакая не страшна: я знаю — я со всеми, не одна… Но, господи, как одиноко вдруг, когда такой настигнут тишиною… Кто б ни был ты, мой враг или мой друг,- я слушаю! Заговори со мною! 1949