Ты с детства мне в сердце вошла, Украина, пленительной ночью под рождество, душевною думой певца Катерины, певучестью говора своего. Ты с детством слилась, Украина, как сказка. Я знала, невиданная земля, что вечер в Диканьке волшебен и ласков, что чуден твой Днепр, в серебре тополя. Ты в юность вошла, Украина, как песня, за сердце берущая, с первой любовью… …Он мне напевал их в дороге безвестной, немножко сдвигая высокие брови. Ты в юность входила трудом, Украина, прямым, опаляющим, как вдохновенье: была Днепростроевская плотина эмблемою нашего поколенья. Я рада, что в молодости вложила хоть малую каплю в неистовый труд, когда ленинградская «Электросила» сдавала машину Большому Днепру. Гудят штурмовые горящие ночи,— проходит днепровский заказ по заводу, и утро встречает прохладой рабочих… Тридцатые годы, тридцатые годы! Ты в зрелость входила с военным мужаньем, жестокие ты испытала удары. О, взрыв Днепрогэса — рубеж для сознанья, о, страшные сумерки Бабьего Яра. Фронты твои грозной овеяны славой, все победившие, все четыре. Ночные днепровские переправы седою легендой останутся в мире. …И снова зажгли мы огни Днепрогэса. Он «старым» любовно наименован. Да, старый товарищ, ты вправду — как детство пред тем, что возводится рядом, пред новым. Нам вместе опять для Каховки трудиться,— по-новому стала она знаменитой,— и вместе расти, и дружить, и гордиться твоею пшеницей, твоим антрацитом. Не праздника ради, но жизнь вспоминая, так радостно думать, что судьбы едины, что в сердце живешь ты, навеки родная, моя Украина, моя Украина.