Во всей Италии приятнейший, умнейший, Любезный Ариост немножечко охрип. Он наслаждается перечисленьем рыб И перчит все моря нелепицею злейшей. И, словно музыкант на десяти цимбалах, Не уставая рвать повествованья нить, Ведет туда-сюда, не зная сам, как быть, Запутанный рассказ о рыцарских скандалах. На языке цикад пленительная смесь Из грусти пушкинской и средиземной спеси — Он запирается, с Орландом куролеся, И содрогается, преображаясь весь. И морю говорит: шуми без всяких дум, И деве на скале: лежи без покрывала… Рассказывай еще — тебя нам слишком мало, Покуда в жилах кровь, в ушах покуда шум. О город ящериц, в котором нет души,— Когда бы чаще ты таких мужей рожала, Феррара черствая! Который раз сначала, Покуда в жилах кровь, рассказывай, спеши! В Европе холодно. В Италии темно. Власть отвратительна, как руки брадобрея, А он вельможится все лучше, все хитрее И улыбается в крылатое окно — Ягненку на горе, монаху на осляти, Солдатам герцога, юродивым слегка От винопития, чумы и чеснока, И в сетке синих мух уснувшему дитяти. А я люблю его неистовый досуг — Язык бессмысленный, язык солено-сладкий И звуков стакнутых прелестные двойчатки… Боюсь раскрыть ножом двустворчатый жемчуг. Любезный Ариост, быть может, век пройдет — В одно широкое и братское лазорье Сольем твою лазурь и наше черноморье. …И мы бывали там. И мы там пили мед…