Я иду. Спотыкаясь и падая ниц, Я иду. Я не знаю, достигну ль до тайных границ, Или в знойную пыль упаду, Иль уйду, соблазненный, как первый в раю, В говорящий и манящий сад, Но одно — навсегда, но одно — сознаю; Не идти мне назад! Зной горит, и губы сухи. Дали строят свой мираж, Манят тени, манят духи, Шепчут дьяволы: «Ты — наш!» Были сонмы поколений, За толпой в веках толпа. Ты — в неистовстве явлений, Как в пучине вод щепа. Краткий срок ты в безднах дышишь, Отцветаешь, чуть возник. Что ты видишь, что ты слышишь, Изменяет каждый миг. Не упомнишь слов священных, Сладких снов не сбережешь! Нет свершений не мгновенных, Тает истина, как ложь. И сквозь пальцы мудрость мира Протекает, как вода, И восторг блестящий пира Исчезает навсегда. Совершив свой путь тяжелый, С бою капли тайн собрав, Ты пред смертью встанешь голый, О мудрец, как сын забав! Если ж смерть тебе откроет Тайны все, что ты забыл, Так чего ж твой подвиг стоит! Так зачем ты шел и жил! Все не нужно, что земное, Шепчут дьяволы: «Ты — наш!» Я иду в бездонном зное… Дали строят свой мираж. «Ты мне ответишь ли, о Сущий, Зачем я жажду тех границ? Быть может, ждет меня грядущий, И я пред ним склоняюсь ниц? О сердце! в этих тенях века, Где истин нет, иному верь! В себе люби сверхчеловека… Явись, наш бог и полузверь! Я здесь свершаю путь бесплодный, Бессмысленный, бесцельный путь, Чтоб наконец душой свободной Ты мог пред Вечностью вздохнуть. И чуять проблеск этой дрожи, В себе угадывать твой вздох — Мне всех иных блаженств дороже… На краткий миг, как ты, я — бог!» Гимн Вновь закат оденет Небо в багрянец. Горе, кто обменит На венок — венец. Мраком мир не связан, После ночи — свет. Кто миропомазан, Доли лучшей нет. Утренние зори — Блеск небесных крыл. В этом вечном хоре Бог вас возвестил. Времени не будет, Ночи и зари… Горе, кто забудет, Что они — цари! Все жарче зной. Упав на камне, Я отдаюсь огню лучей, Но мука смертная легка мне Под этот гимн, не знаю чей. И вот все явственней, телесней Ко мне, простершемуся ниц, Клонятся, с умиленной песней, Из волн воздушных сонмы лиц. О, сколько близких и желанных, И ты, забытая, и ты! В чертах, огнями осиянных, Как не узнать твои черты! И молнии горят сапфиром, Их синий отблеск — вечный свет. Мой слабый дух пред лучшим миром Уже заслышал свой привет! Но вдруг подымаюсь я, вольный и дикий, И тени сливаются, гаснут в огне. Шатаясь, кричу я, — и хриплые крики Лишь коршуны слышат в дневной тишине. «Я жизни твоей не желаю, гробница, Ты хочешь солгать, гробовая плита! Так, значит, за гранью — вторая граница, И смерть, как и жизнь, только тень и черта? Так, значит, за смертью такой же бесплодный, Такой же бесцельный, бессмысленный путь? И то же мечтанье о воле свободной? И та ж невозможность во мгле потонуть? И нет нам исхода! и нет нам предела! Исчезнуть, не быть, истребиться нельзя! Для воли, для духа, для мысли, для тела Единая, та же, все та же стезя!» Кричу я. И коршуны носятся низко, Из дали таинственной манит мираж. Там пальмы, там влага, так ясно, так близко, И дьяволы шепчут со смехом: «Ты — наш!»