Пора бы жизнь осмыслить, подытожить; Уже в былом — сороковой порог, И, если дни на счет годов помножить, Пятнадцать тысяч превзойдет итог. Но эти тысячи, порой несчастных, Порой счастливых, пережитых дней, — Как ожерелья белых, синих, красных, Зеленых, желтых, всех цветов огней! И эти бусы жгут и давят шею, По телу разливают острый яд. Я погасить их пламя не умею, И в ночь и днем они меня язвят… Какие камни сбросить мне? Не вас ли, Рубины алые, где тлеет страсть? Беру их в руку… Но давно погасли, Как жемчуга, они. За что ж их клясть! Так вас, быть может, яркие алмазы, Вас, тайные, преступные мечты? Нет! в ясном свете, вы — слепые стразы, Обманный блеск поддельной красоты! Так, значит, вас, глубокие опалы, Воспоминанья скорби и могил? Нет, нет! и вы — цветок уже завялый, И ваш огонь стал мертвым и остыл! А вы, исканья бога, аметисты? И вы, сапфиры вдумчивых стихов? Сверкал из вас, в былом, огонь лучистый, Но вы теперь — лишь груз холодных слов! Так что ж палит? Вы, скромные агаты? Ты, нежная, святая бирюза? Ты, гиацинт? — случайные утраты, Мелькнувшие в вечерней мгле глаза, Сны недовиденные встреч мгновенных, Губ недоласканных прощальный суд? Что жжет еще меж зерен драгоценных? Смарагд? топаз? лал? оникс? изумруд? Всмотрюсь, — и блекнет блеск великолепий: На белых нитях — только тусклый груз… Но эти нити сжали жизнь, как цепи, Палят, как угли, звенья длинных бус! И жаль порвать уборы ожерелий: Палим, любуюсь ими я в тиши… Пусть каждый камень мертв: они горели, Горят и ныне — в тайниках души!