Изображу ль души смятенной чувство? Могу ль найти согласный с ним язык? Что лирный глас и что певца искусство?.. Ты слышала сей милый первый крик, Младенческий привет существованью; Ты зрела блеск проглянувших очей И прелесть уст, открывшихся дыханью… О, как дерзну я мыслию моей Приблизиться к сим тайнам наслажденья? Он пролетел, сей грозный час мученья; Его сменил небесный гость Покой И тишина исполненной надежды; И, первым сном сомкнув беспечны вежды, Как ангел спит твой сын перед тобой… О матерь! кто, какой язык земной Изобразит сие очарованье? Что с жизнию прекрасного дано, Что нам сулит в грядущем упованье, Чем прошлое для нас озарено, И темное к безвестному стремленье, И ясное для сердца провиденье, И что душа небесного досель В самой себе неведомо скрывала — То все теперь без слов тебе сказала Священная младенца колыбель. Забуду ль миг, навеки незабвенный?.. Когда шепнул мне тихой вести глас, Что наступил решительный твой час,- Безвестности волнением стесненный, Я ободрить мой смутный дух спешил На ясный день животворящим взглядом. О, как сей взгляд мне душу усмирил! Безоблачны, над пробужденным градом, Как благодать лежали небеса; Их мирный блеск, младой зари краса, Всходящая, как новая надежда; Туманная, как таинство, одежда Над красотой воскреснувшей Москвы; Бесчисленны церквей ее главы, Как алтари, зажженные востоком, И вечный Кремль, протекшим мимо Роком Нетронутый свидетель божества, И всюду глас святого торжества, Как будто глас Москвы преображенной… Все, все душе являло ободренной Божественный спасения залог. И с верою, что близко провиденье, Я устремлял свой взор на тот чертог, Где матери священное мученье Свершалося как жертва в оный час… Как выразить сей час невыразимый, Когда еще сокрыто все для нас, Сей час, когда два ангела незримы, Податели конца иль бытия, Свидетели страдания безвластны, Еще стоят в неведенье, безгласны, И робко ждут, что скажет Судия, Кому из двух невозвратимым словом Иль жизнь, иль смерть велит благовестить?.. О, что в сей час сбывалось там, под кровом Царей, где миг был должен разрешить Нам промысла намерение тайно, Угадывать я мыслью не дерзал; Но сладкий глас мне душу проникал: «Здесь Божий мир; ничто здесь не случайно!» И верила бестрепетно душа. Меж тем, восход спокойно соверша, Как ясный Бог, горело солнце славой; Из храмов глас молений вылетал; И, тишины исполнен величавой, Торжественно державный Кремль стоял… Казалось, все с надеждой ожидало. И в оный час пред мыслию моей Минувшее безмолвно воскресало: Сия река, свидетель давних дней, Протекшая меж стольких поколений, Спокойная меж стольких изменений, Мне славною блистала стариной; И образы великих привидений Над ней, как дым, взлетали предо мной; Мне чудилось: развертывая знамя, На бой и честь скликал полки Донской; Пожарский мчал, сквозь ужасы и пламя, Свободу в Кремль по трупам поляков; Среди дружин, хоругвей и крестов Романов брал могущество державы; Вводил полки бессмертья и Полтавы Чудесный Петр в столицу за собой; И праздновать звала Екатерина Румянцева с вождями пред Москвой Ужасный пир Кагула и Эвксина. И, дальние лета перелетев, Я мыслию ко близким устремился. Давно ль, я мнил, горел здесь Божий гнев? Давно ли Кремль разорванный дымился? Что зрели мы?.. Во прахе дом царей; Бесславие разбитых алтарей; Святилища, лишенные святыни; И вся Москва как гроб среди пустыни. И что ж теперь?.. Стою на месте том, Где супостат ругался над Кремлем, Зажженною любуяся Москвою,- И тишина святая надо мною; Москва жива; в Кремле семья царя; Народ, теснясь к ступеням алтаря, На празднике великом воскресенья Смиренно ждет надежды совершенья, Ждет милого пришельца в Божий свет… О, как у всех душа заликовала, Когда молва в громах Москве сказала Исполненный Создателя обет! О, сладкий час, в надежде, в страхе жданный! Гряди в наш мир, младенец, гость желанный! Тебя узрев, коленопреклонен, Младой отец пред матерью спасенной В жару любви рыдает, слов лишен; Перед твоей невинностью смиренной Безмолвная праматерь слезы льет; Уже Москва своим тебя зовет… Но как понять, что в час сей непонятный Сбылось с твоей, младая мать, душой? О, для нее открылся мир иной. Твое дитя, как вестник благодатный, О лучшем ей сказало бытии; Чистейшие зажглись в ней упованья; Не для тебя теперь твои желанья, Не о тебе днесь радости твои; Младенчества обвитый пеленами, Еще без слов, незрящими очами В твоих очах любовь встречает он; Как тишина, его прекрасен сон; И жизни весть к нему не достигала… Но уж Судьба свой суд об нем сказала; Уже в ее святилище стоит Ему испить назначенная чаша. Что скрыто в ней, того надежда наша Во тьме земной для нас не разрешит… Но он рожден в великом граде славы, На высоте воскресшего Кремля; Здесь возмужал орел наш двоеглавый: Кругом него и небо и земля, Питавшие Россию в колыбели; Здесь жизнь отцов великая была; Здесь битвы их за честь и Русь кипели, И здесь их прах могила приняла — Обманет ли сие знаменованье?.. Прекрасное Россия упованье Тебе в твоем младенце отдает. Тебе его младенческие лета! От их пелен ко входу в бури света Пускай тебе вослед он перейдет С душой, на все прекрасное готовой; Наставленный: достойным счастья быть, Великое с величием сносить, Не трепетать, встречая рок суровый, И быть в делах времен своих красой. Лета пройдут, подвижник молодой, Откинувши младенчества забавы, Он полетит в путь опыта и славы… Да встретит он обильный честью век! Да славного участник славный будет! Да на чреде высокой не забудет Святейшего из званий: человек. Жить для веков в величии народном, Для блага всех — свое позабывать, Лишь в голосе отечества свободном С смирением дела свои читать: Вот правила царей великих внуку. С тобой ему начать сию науку. Теперь, едва проснувшийся душой, Пред матерью, как будто пред Судьбой, Беспечно он играет в колыбели, И Радости младые прилетели Ее покой прекрасный оживлять; Житейское от ней еще далеко… Храни ее, заботливая мать; Твоя любовь — всевидящее око; В твоей любви — святая благодать.