А может быть, останусь жить? Как знать, как знать? И буду с радостью дружить? Как знать, как знать? А может быть, мой черный час не так уж плох? Еще в запасе счастья часть, щепотка крох… Еще осталось: ночь, мороз, снегов моря и безнадежное до слез — «Любимая!». И этот свет, на краткий миг, в твоем лице, как будто не лицо, а лик в святом венце. И в три окна, в сугробах, дом — леса кругом, когда февраль, как белый зверь, скребется в дверь… Еще в той лампе фитилек тобой зажжен, как желтый жалкий мотылек, трепещет он… Как ночь души моей грозна, что делать с ней? О, честные твои глаза куда честней! О, добрые твои глаза и, словно плеть, слова, когда потом нельзя ни спать, ни петь. . . . . . . . . . . . . . . . Чуть-чуть бы счастья наскрести, чтобы суметь себя спасти, тебя спасти, не умереть!