Пусть певичка смешна и жеманна, Пусть манерны у песни слова,— В полуночном чаду ресторана Так блаженно плывет голова. Винограда тяжелые гроздья Превратились в густое вино, И теперь по артериям бродит, Колобродит, бунтует оно. А за маленьким столиком рядом Трое бывших окопных солдат Невеселым хмелеющим взглядом На оркестр и певичку глядят. Я, наверное, их понимаю: Ветераны остались одни — В том победном ликующем мае, В том проклятом июне они… А смешная певичка тем часом Продолжает шептать о весне, А парнишка в потертых техасах Чуть не сверстницу видит во мне! В этом спутник мой искренен вроде, Лестно мне и немного смешно. По артериям весело бродит, Колобродит густое вино. А за маленьким столиком рядом Двое бывших окопных солдат Немигающим пристальным взглядом За товарищем вставшим следят. Ну, а тот у застывшей певицы Отодвинул молчком микрофон, И, гранатой, в блаженные лица Бросил песню забытую он — О кострах на снегу, о шинели Да о тех, кто назад не пришел… И глаза за глазами трезвели, И смолкал вслед за столиком стол. Замер смех, и не хлопали пробки. Тут оркестр очнулся, и вот Поначалу чуть слышно и робко Подхватил эту песню фагот, Поддержал его голос кларнета, Осторожно вступил контрабас… Ах, нехитрая песенка эта, Почему будоражишь ты нас? Почему стали строгими парни И никто уже больше не пьян?.. Не без горечи вспомнил ударник, Что ведь, в сущности, он — барабан, Тот, кто резкою дробью в атаку Поднимает залегших бойцов. Кто-то в зале беззвучно заплакал, Закрывая салфеткой лицо. И певица в ту песню вступила, И уже не казалась смешной… Ах, какая же все-таки сила Скрыта в тех, кто испытан войной! Вот мелодия, вздрогнув, погасла, Словно чистая вспышка огня. Знаешь, парень в модерных техасах, Эта песенка и про меня. Ты — грядущим, я прошлым богата, Юность — юным, дружок, наше — нам. Сердце тянется к этим солдатам, К их осколкам и к их орденам.